Троицк

ПРО ХВОСТА И ЕГО ПОДАРКИ



Изначально текст назывался короче: «Про Хвоста». И всё. Но, написав его, я понял, что большая часть написанного касается не самого Лёши Хвостенко, а именно людей, которые его окружали, которые сыграли определённую роль в его судьбе. Эти люди стали частью и моей судьбы тоже. Он действительно подарил их мне. И даже в самых странных случаях я бы не стал ставить слово «подарки» в эти самые кавычки. А некоторых «дарёных» я полюбил не меньше, чем самого Хвоста, несмотря на то, что далеко не все они поют песни. «С песней по жизни» идти, конечно, легче. Но люди, которые идут рядом со мной, для меня, тем не менее, важнее песен.


Запись Хвоста я впервые получил из рук своего приятеля-меломана Серёги Есина. Отдавая мне катушку, Серёга сказал:

- Только будь осторожнее. Одна песня там очень стрёмная.

Судя по всему, это был год, наверное, 1984-й. На катушке было записано «Прощание со степью», а стрёмной песней Серёга посчитал «Олимпийское проклятие». Но тогда мы ничего этого не знали. Известно было только имя исполнителя – Алексей Хвостенко.

Запись с Серёгиной катушки произвела на моих друзей-химиков-меломанов неожиданно сильное впечатление. Эти песни не имели ни малейшего отношения к рок-музыке. Да и вообще стояли особняком. Но чем-то и сами песни, и голос Хвоста нас зацепили. Так что гулянки в нашем кругу редко обходились без прослушивания этой записи Хвостенко. В нашем кругу и в моём сознании «Алексей Хвостенко» стал культовой фигурой.

Именно поэтому я потом никак не мог приучиться называть Лёшу «Хвостом». Хотя эту кличку он, похоже, придумал себе сам. По крайней мере, воспринимал он себя не как Алексея Хвостенко, а именно как «Хвоста».

Прошло много лет. Советский Союз распался. «Стало всё по-новому» - и однажды на прилавке магазина «Мелодия» на Ленинском проспекте я обнаружил компакт-диск ХВОСТ и АУКЦЫОН «Чайник вина». Естественно я его тут же купил и прослушал. «Чайник вина», конечно, сильно отличался от того «Хвостенко», которого мы слушали раньше, но он, конечно же, никоим образом не был хуже. Он был прекрасен. Можно даже сказать, идеален. Я покупал его десятками (тогда он стоил двадцать рублей) – и раздаривал направо и налево.

Причём тогда я совершенно не оценил роль АУКЦЫОНА в этой записи. Вообще ранний АУКЦЫОН как-то прошёл мимо меня. Наверное, потому, что, когда он появился в перестроечные годы, у меня, как раз, наступил период, когда я перестал заниматься квартирниками и концертами вообще, поскольку моя роль в этой области была уже сыграна. В 91-м году мы даже «гуляли» с Олегом Гаркушей в Ленинграде и он подарил мне виниловую пластинку «В Багдаде всё спокойно». Но тогда «Багдад» мне не понравился.

В феврале 95-го года Хвост приехал в Москву и поселился у своей первой жены Алисы Туровой. Интересно, что Алиса тогда жила по адресу: Ленинградский проспект, дом 24. А я в этом доме родился и жил до перехода во второй класс. Правда, тогда Алиса в этом доме ещё не жила, так что в песочнице с лопаткой она меня не видела.

В силу вышеописанных обстоятельств на этот момент Хвост был для меня почти что Богом. Поэтому я, может быть, и постеснялся бы просто пойти и познакомиться с ним. Но Оля Барабошкина, знавшая, как я к нему отношусь, сказала:

- Да, ладно тебе смущаться! Сходи, познакомься, квартирник устрой, издай что-нибудь…

Мысль о квартирнике мне понравилась. На тот момент исполнилось ровно семь лет, как мы прекратили эту форму деятельности. Причём, когда я объявил ребятам, что квартирников, судя по всему, больше не будет, мой друг Шурка Несмелов, квартиру которого мы использовали для концертов, может быть, чаще всех остальных, сказал примерно так:

- Ну, и правильно! Надоели эти бардаки. Следующий раз устроим, только если Александр Аркадьевич Галич воскреснет. Или если Хвостенко вернётся.

И вот прошло семь лет – и случилось то, что казалось нам абсолютно невероятным. Так что я пошёл звать Хвоста на квартирник к Шурке и его жене Марине.

Пришёл, познакомился с Лёшей и с Толиком Герасимовым, который тоже шарахался по этой квартире. А потом Хвост спрашивает:

- Олег, а какие напитки Вы пьёте в это время суток? Мы, вот, «Кремлёвскую Водку» пьём.

Ну, меня на это дело долго уговаривать не надо, так что знакомство прошло в тёплой, дружественной обстановке.

Квартирник был назначен на седьмое марта 1995-го года. Мой друг Дима Зверев, приехал на Ленинградский проспект, чтобы отвезти великого на Варшавку. Хвост, Толик Герасимов и Дима сели в лифт. Ну, а лифт, соответственно, между этажами застрял. И ведь это был не обычный день, а канун 8-го марта! Так что избавителя нашли только через два часа.

К счастью, у ребят была с собой пара бутылочек красного винца, так что им было, чем скрасить вынужденный досуг.

По моему плану перед Хвостом должна была выступить Умка. Но она тогда ещё не была настолько уверенным в себе персонажем, как сейчас, поэтому в последний момент выступать перед Хвостом отказалась и два часа, пока ребята сидели в лифте, народ просто выпивал и закусывал. Надо сказать, что это время пролетело не особенно напряжённо.

Когда Хвост предложил, что будет играть не один, а с музыкантами АУКЦЫОНА, я, конечно, не возражал. Но и не особо вдохновился. Даже на этот момент по сравнению с великим Хвостом музыканты АУКЦЫОНА для меня были мальчишками.

Но, думаю, именно после этого квартирника я начал прозревать и – наконец-то! – понимать, что такое АУКЦЫОН в целом и Лёня Фёдоров в частности.

Поскольку этот концерт был вполне прилично снят нашим другом Юрой Лизуновым на любительское видео и издан под названием «Опыт постороннего творческого процесса», описывать его смысла нет.

Примерно в то же время возникла мысль переиздать в России «Прощание со степью». Естественно, я спросил у Хвоста, где находится оригинал записи.

- Она тебе его всё равно не даст. Делай с кассеты.

Но я всё-таки вытряс из Лёши лондонский телефон Тамары Холболл, которая была организатором записи «Прощания со степью» и «Последней малины».

В результате я дозвонился-таки до Тамары и, поскольку денег у нас, как всегда, нет, начинаю что-то лепетать про некоммерческую сущность этого издания.

На что Тамара мне спокойно отвечает:

- Олег, из-за этого «Прощания со степью» вся моя жизнь не в ту степь пошла, поэтому просто так я Вам его не отдам. Из-за этого алкоголика я мужа-миллионера бросила.

При всей твёрдости Тамариных намерений беседовать с ней было почему-то всё равно приятно. И постепенно мы с ней договорились, что я набираю три тысячи – и звоню ей снова.

Для нас три тысячи долларов – сумма изрядная, и набирал я её почти год. Благо, пытливый Женя Гапеев, который уже сделал у себя в голове зарубку под названием «Прощание со степью», расслабиться мне не давал. Тамара, в том числе, занималась какой-то недвижимостью в Петербурге, поэтому периодически туда приезжала. И, когда деньги были собраны, мы договорились, что отдаст их ей мой приятель Сережа Лобанов, бывший администратор МИТЬКОВ.

Когда встреча, наконец-то, состоялась, Тамара пересчитала деньги и сказала:

- Вообще-то я имела в виду три тысячи фунтов…

Серёжа потом описывал эту сцену так:

- Я ей в ответ ничего не сказал. Просто смотрю на неё и думаю: «Совсем ты дура или нет?»

Прекрасно представляю себе, как Серёга смотрит на Тамару из-под очков своим довольно-таки наглым и циничным взглядом.

В результате Тамара Холболл подумала и сказала:

- Впрочем, ладно. Этого хватит.

Теперь оставалось найти оригинал в Лондоне и привезти его в Москву. Эту задачу решил другой наш приятель, Лёша Беглов. Лёшка приехал в Лондон, зашёл к Тамаре – и они начали рыться в гараже в поисках катушек. Долго рылись, но ничего не нашли.

Тамара говорит:


        - Ну, ладно. Пойдём, что ли, пока пивка попьём…

Сидят они, пьют пиво.

- Ну, расскажи, как он там? Пьёт-то сейчас очень сильно?

Но Лёшка, к сожалению, лично с Хвостом знаком не был.

Попив пивка, они довольно быстро нашли мастер… «Последней малины».

- А может, его ребятам послать?

- Не знаю… Олег просил «Прощание со степью»…

В результате «Прощание со степью» тоже было найдено – и Лёша Беглов привёз его в Москву.

А «Последнюю малину» мы через несколько лет тоже выкупили. За две с половиной тысячи долларов.

Когда Хвост умер, Тамара позвонила мне сама:

- Вот, подумала, кому бы позвонить – и решила позвонить Вам…

И мы с ней довольно долго и трогательно беседовали.

- Я, конечно, взяла с Вас денег, но прекрасно понимаю, что, если бы не Вы, эти ленты так и сгнили бы у меня в гараже…

Да и я прекрасно понимаю, что, если бы не Тамара, никакого «Прощания со степью» и никакой «Последней малины» в природе бы не существовало. Всё это появилось на свет не только благодаря Алексею Хвостенко и Анри Волохонскому, но и благодаря Тамаре Холболл. Её энергии и её деньгам, которых она тогда, в 1981-м году, вложила во много раз больше, чем взяла впоследствии с нас.

Мы с ней так никогда и не встречались, только разговаривали по телефону. Но мир очень тесен и, возможно, когда-нибудь мы с Тамарой тоже «попьём пивка». Если она ещё его пьёт.


Кроме Тамары я хорошо знаком ещё с тремя «женщинами Хвоста», причём две из них постепенно стали моими близкими друзьями. Хотя я и вижу их не слишком часто.

Про Юлю Беломлинскую я здесь, наверное, говорить вообще ничего не буду. Я её воспринимаю практически как родственника и когда-нибудь напишу про неё отдельный текст. Возможно, он будет называться «Джульетта и духи». Она сама так назвала своё «издательство», когда печатала и ксерила свои маленькие книжечки.

А вот про Алису Турову (она же Алиса Тилле) напишу обязательно.

Более энергичной женщины я, наверное, не встречал никогда в жизни. Причём, её энергия никогда не «достаёт». Меня, по крайней мере.

Собственно говоря, Хвост в девяностых и двухтысячных годах мог так спокойно и без всяких проблем жить в Москве именно благодаря Алисе. Причём, её «морально-материальная поддержка» была абсолютно ненавязчивой. Хотя, если посчитать суммы, которые Алиса вложила в жизнь Хвоста и вкладывает сейчас в его выставки и так далее, числа, уверен, получатся, мягко говоря, внушительные.

Алиса может сидеть за столом наравне со всеми, «плясать до утра», а потом днём совершенно адекватно заниматься делами. Сил на это у неё хватает. Мой старший сынок (которого она же и устроила на работу) говорит, что по данным опроса, проведённого газетой «Ведомости», Алиса Турова входит в список лучших юристов России.

Она «вывела в люди» всех своих троих детей, вложив в их воспитание не только большие деньги, но и понимание того, что когда-нибудь всё же настанет тот день, когда она не сможет их поддержать – и тогда им придётся выплывать самим.

Её младший сын Митя в детстве был полнейшим «беспробудником». Сочетание маминой энергии с тяжёлым, своенравным характером поражало наших общих знакомых. А потом Алиса отправила его в какую-то очень суровую школу в Англии. Митя умолял его оттуда забрать, убегал, но мама была неумолима. Сейчас мальчик вырос. И это очень правильный мальчик. Любо-дорого посмотреть.

Я никогда не ощущаю, что Алиса старше меня. Однажды мы с ней смотрели фильм Йона Стеллинга «Стрелочник». И в какой-то момент я поймал себя на том, что мне приятно не только то, что я смотрю хороший фильм, но именно то, что я смотрю его вдвоём с Алисой. Потом, правда, жадность взяла верх – и я бегом побежал к метро «Сухаревская», чтобы не платить за такси.

На следующий день звоню и спрашиваю:

- Ну как? Чем кончилось? Ничем, как я и думал?

- Нет. Неправильно ты думал. Плохо кончилось.


Перед последним отъездом Хвоста из Москвы я зашёл к нему попрощаться. Сидим мы с Алисой на кухне, обсуждаем что-то. И тут в кухню медленно и тихо, как воздушный шарик, вплывает Лёша Хвостенко. Алиса радостно смотрит на это зрелище:

- А-а-а! Вот и наша рок-звезда!

Потом мы с Хвостом пошли в комнату, где он собирался. Комната была усеяна слоем вещей, среди которых Лёша медленно и бестолково передвигался. От помощи он отказался, но, глядя на эти митьковские сборы, я подумал, что шансов успеть на самолёт у него не слишком много.

Вечером звоню Алисе и спрашиваю:

- Ну как, успели?

- Конечно, нет! Да, ему, по-моему, просто уезжать не хочется.

Но на следующий день Хвост всё же улетел в Париж.


Алиса говорила, что вокруг Хвоста всю жизнь вились различные странные личности подозрительного характера, которых они называли «прихвостнями». Классическим «прихвостнем» был Слава Черноусов (он же Белов), которого Хвост привёз с собой в свой предпоследний приезд в Москву в качестве «директора» и в какой-то степени оставил мне в наследство после своей смерти. Даже сам Лёша по отношению к Славе слова «директор» и «мудило» часто произносил почти слитно.

История жизни Славы была фантастически нелепой. В юности, скрываясь от преследований участкового милиционера (по Славиной версии) он сбежал из родной Новосибирской области, даже не успев получить паспорт, и на долгое время осел в Ленинграде. В смутное перестроечное время Слава умудрился по поддельным документам уехать в Европу. Более того, потом по тем же документам он однажды возвращался в Россию и уехал обратно в Париж. Став «директором» Хвоста, Слава вытянул настоящий счастливый билет. Благодаря стараниям всей культурной общественности во главе с Алисой Туровой Хвост получил российский паспорт прямо в посольстве России во Франции. Как я понимаю, это было сделано по личному распоряжению тогдашнего Президента Российской Федерации. И точно такой же паспорт под эту кампанию получил и Слава!

Превратившись этим невероятным образом из международного бомжа в честного российского гражданина, Слава, конечно же, тут же поехал с Хвостом в Россию. Ну, и во время очередного концерта в городе Санкт-Петербурге Слава этот паспорт потерял. (Предусмотрительная Алиса у Лёши паспорт отобрала сразу и выдавала только в случаях крайней необходимости).

А Славка опять превратился в бомжа. Он опять предпринял попытку выехать по каким-то липовым документам, но в результате очутился в милиции. Правда, менты, поняв, что это тот самый редчайший случай, когда с человека нельзя получить ровным счётом ничего, в результате просто выгнали его на хрен.

Слава опять настрелял денег – и уехал на Родину, в Новосибирскую область, пытаясь собрать там документы, необходимые для восстановления паспорта. Но никаких следов пребывания Славы Черноусова на Родине не сохранилось. Ещё бы! Ведь он там даже не успел получить Советский паспорт.

Следующим этапом была попытка уехать в Белоруссию и там попытаться перейти белорусско-польскую границу. Судя по настроению, с которым Слава вернулся из Белоруссии, эта попытка могла ему обойтись намного дороже, чем предыдущая история с вылетом по поддельным документам. Не берусь утверждать, что все эти истории были правдой, а не серией попыток настрелять денег, но общая канва его жизни была именно такой.

При всём своём совершеннейшем беспробудстве, Слава был совершенно незлобивым, в чём-то вполне милым и даже в определённой степени родным для меня человеком. Как, безусловно, и для Хвоста. Поэтому мы и терпели в значительной степени тот бесконечный хаос и геморрой, который вносил в нашу жизнь этот персонаж.

Ко всему прочему, у Славы был СПИД. Сначала я думал, что он «гонит». Но после того, как его взяли по «скорой» - и тут же отвезли не куда-нибудь, а именно на Соколиную Гору, в единственную больницу в Москве, принимающую больных СПИДом, я понял, что эта часть его приключений является чистой правдой. Как в известном анекдоте про человека, которого спрашивают:

- У Вас есть хотя бы что-нибудь положительное?!

- Да, конечно. Реакция Вассермана.

(Для тех, кто не знает, это – тестовая реакция на сифилис).

Из больницы Славу потом выгнали. В половине седьмого утра он начал шуршать «колёсами» и был застукан врачом. Не мог уже парень без этих своих «кадиллаков» (таблеток от кашля, содержащих кофеин). В его положении это уже была последняя радость старого наркомана.

Потом я наводил справки через своего приятеля Ваню Чарушина, работающего в этой больнице санитаром, что же делать, если парню опять станет плохо? Ваня разведал и сказал:

- Всё нормально. В «чёрный список» он не попал. Так что в случае чего везите. Примут.

Слава вписывался то у одних людей, то у других, разводил ребят на деньги и так далее. Потом его, конечно, гнали – и всё начиналось сначала. Иногда он проводил ночи в книжном магазине ОГИ. Добрые девчонки-продавщицы не имели сил прогнать Славку, хотя, конечно, его присутствие мешало им жить и напрягало покупателей.

Понимая всю безысходность его жизни, я периодически давал Славе деньги. Иногда даже и немало. В те моменты, когда у него созревал очередной безумный план прорваться в Париж. А вдруг получится? Ведь получилось же когда-то. Только один раз я не выдержал. Наорал на него, не дал ничего и даже ничем не обнадёжил. Видно, в этот момент у меня самого были какие-то проблемы повышенной сложности. Но Славка ничуть не обиделся на мои крики, воспринял их совершенно спокойно. А через неделю он помер. Чуть-чуть у меня не хватило терпения, чтобы иметь совершенно чистую совесть перед этим этим нелепейшим представителем рода человеческого. Может быть, это странно, но в какой-то степени мне его даже и не хватает.


Рекламная пауза. Есть такой замечательный «литературный памятник»: «Рукопись, найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого. А если кому-то уже тяжело читать книжки, то существует и прекрасная экранизация этого гениального произведения. Причём, главную роль там играет не кто-нибудь, а Збигнев Цыбульский, главный актёр польского кино 60-х годов, прославившийся ролью в фильме Анджея Вайды «Пепел и алмаз».

Так вот «Орландина» является всего лишь одним из коротких рассказов, который один из персонажей «Рукописи» рассказывает другому. Сомнений в том, что явилось источником вдохновения песни «Орландина» у меня не было. Но на всякий случай я спросил:

- Лёш, а «Орландину» ты у Потоцкого взял?

- Коне-ечно!

Так что всем рекомендую ознакомиться с первоисточником. Я в своё время и фильм посмотрел несколько раз, и книжку прочёл с огромным удовольствием.



Вторым персонажем из «шлейфа» Хвоста, появление которого категорически не приветствовалось в доме Алисы Туровой, была Лена Зарецкая. Думаю, что, если бы лет за десять до того Лёше Хвостенко показали Лену Зарецкую и сказали, что это та самая женщина, на руках которой он будет умирать, он бы изрядно удивился. Но у Лены оказался очень твёрдый характер. Она годами шла к намеченной цели – и этой цели она достигла. Не зря в её визитной карточке было написано слово «профессор».

Надо ли говорить, что Слава и Лена терпеть не могли друг друга? Однажды мы сидели за столом вчетвером – Хвост, Лена, Слава и я. Мы с Хвостом в основном молчали, зато Слава с Леной тратили массу сил и слов на то, чтобы подколоть друг друга, унизить и так далее. Разве что ногами под столом друг друга не пинали. Наконец я не выдержал:

- Слушайте, ну, хватит уже! Вы прямо как лиса Алиса и кот Базилио!

Хвост улыбнулся, Слава засмеялся, а Лена сначала прямо-таки поперхнулась. Потом посмотрела на Лёшу и сказала:

- А этот тогда кто? Деревянный что ли?


Когда мы готовили к производству «Последнюю малину», я принёс Хвосту макет оформления. Лена увидела на заднике его фотографию в кепке и говорит:

- Что-то не нравится мне эта фотография. Какой-то ты тут, Хвостик, несимпатичный.

Лена сидела на диване справа от меня, а Лёша – слева. И вдруг он слегка наклонился вперёд – и как заорёт:

- А мне нравится! И вообще ты в этом ничего не понимаешь!

Он произнёс ещё много слов – и в результате Лена на определенное время совершенно затихла.

В другой раз Лена говорит:

- Олег, а нет ли у тебя денег? А то нам надо брать билеты в Париж…

И так далее. В мои планы, честно говоря, не входило платить Хвосту гонорар до выхода пластинки. Тем более, что тысячный тираж такого диска продаётся за три-пять лет. Но деньги у меня с собой были. На следующий день я должен был их отдать за какое-то производство.

Я неуверенно смотрю на Хвоста и говорю:

- Ну, если действительно надо, я могу и сейчас сколько-то дать…

- Ну, да…

В общем, пока последняя крупная купюра не покинула мой кошелёк, Лена не успокоилась. Получилось в результате, что я авансом отдал Хвосту весь гонорар за «Последнюю малину». Конечно, на следующий день я имел ряд сложностей и неприятностей. Но зато через месяц, когда Лёша неожиданно помер, я подумал, что так, наверное, и правильнее. По крайней мере, в каком-то узком смысле моя совесть перед Хвостом оказалась чиста.

А кроме того, после всей этой сцены с «изъятием» Лёше стало очевидно неловко. Он подумал – и говорит:

- Ты хотел туда ещё песни вставить. Вставь тогда вот эти четыре. Остальные всё-таки не надо.

Таким образом в «Последнюю малину» попала, например, песня «Анаша». А до того я месяца два безуспешно пытался его уговорить. Но он всё время отвечал:

- Нет-нет. Эти песни совершено из другой «опера» (с ударением на последнем слоге).

В декабре, после Лёшиной смерти, в какой-то газете написали:

- Жаль, что он так и не увидел только что вышедший диск «Последняя малина».

Но истине это не соответствовало. Диски «Последняя малина» Хвост получил от меня в подарок на 64-летие. Правда, не 14 ноября, в сам день его рождения, а 15-го, когда у него был посвящённый дню рождения концерт в Зверевском центре.


Не могу утверждать этого точно, но уверен, что в последнее время Хвосту больше нравилось жить в России, чем во Франции. Поэтому он так легко «отрывался» и снова ехал сюда. В последний раз его привёз в Россию Тропилло. Он хотел организовать серию концертов. И Лёша тут же согласился и прилетел. Но друг мой, Тропилло Андрей Владимирович, при том, что он является одной из ярчайших личностей в природе, не имеет привычки доводить до конца все начатые им дела. Да это и невозможно при том количестве дел, которые он затевает.

Поэтому Хвост сыграл в Ленинграде один или два концерта – и приехал в Москву. Мы с ним встретились в каком-то кафе (по-моему, в «Билингве»). И вдруг он ни с того, ни с сего говорит:

- А в Москве-то по концертам главный ты…

Я прямо-таки на стуле подпрыгнул! Во-первых, я вообще концертной деятельностью занимаюсь крайне редко и страшно при этом напрягаюсь и переживаю. А во-вторых, я никогда ничего не обещал и ничего вообще не говорил на эту тему ни Хвосту, ни Тропилло. При всей моей любви к Лёше, я бы не взял на себя столь несвойственную для меня роль.

Потом я вспоминал эту сцену, смеялся и думал:

- Если бы лет двадцать назад мне сказали, что сам великий Хвостенко произнесёт эти слова, а я буду в ужасе отвечать: «Нет, нет, только не это, нет!» - я бы не поверил.

Конечно, я попытался что-то предпринять. Возможно, что-то мелкое мы даже и сделали. Не помню. Непонятно было не только, где играть. При относительной известности Хвоста эта проблема вполне разрешима. Главное – с кем. Конечно, всегда готов был старый друг Толик Герасимов, но для нормальной концертной деятельности этого было явно мало. Садиться на шею Лёне Фёдорову было просто неприемлемо, он и так делал всё, что мог. И даже более того.

Первым человеком, которого я сразу попытался привлечь, был Серёжа Летов. Во-первых, Серёга имеет потрясающую способность вытаскивать подобные «авангардные» проекты минимальными средствами. А во-вторых, более безотказного и лёгкого на подъём музыканта я, наверное, не встречал за все двадцать пять лет моей деятельности в этой области. Но Летов куда-то уезжал. Уже потом, когда Хвост умер, Серёжа говорил мне:

- Как же так?! Почему же я тогда отказался?

- Но ведь ты куда-то уезжал.

- Уезжал, конечно. Но мне же так хотелось сыграть с Хвостом!


В общем, концертной деятельности у нас не получилось. Да и Алиса оказалась в отъезде.

И тут-то Лена и завлекла в свои сети нашего «Хвостика».

При всех тех не особо хороших словах, которые я сказал про Лену Зарецкую, нельзя не признать, что те месяцы, которые Лёша прожил у неё, он прожил с максимально возможной степенью личного комфорта. Для него она действительно расшибалась в лепёшку. Часа в три Хвост начинал потягивать красное винцо, любой его запрос, по-возможности, удовлетворялся и ощущал он себя там, у Лены, на Скаковой улице, как за каменной стеной.

Юля Беломлинская говорит, что примерно такой же была последняя подруга Довлатова.

Наверное, действительно трудно удержаться и не принять эту любовь, когда сил у тебя уже очень мало, а ради тебя готовы на всё. Да и надо ли удерживаться? Не знаю. На этот вопрос каждый должен отвечать сам, оказавшись (не дай Бог!) в подобной ситуации.

Слава Черноусов на это говорил:

- Да, Хвосту всегда была нужна баба, которую он мог бы регулярно бить по голове!

Не уверен в этом. Мне бы не хотелось так думать. В этой области я так до конца и не почувствовал Лёшу как человека.

Может быть, с годами какие-то человеческие стороны стали в нём менее яркими. Может быть, этому способствовали и огромные дозы отравы, которую он пропустил через свой организм. Со Славкой-то его связывали не только дружеские отношения. Я успел наслушаться историй про различные способы экспериментов над собой с целью достижения «кайфа».

С одной стороны, мне кажется, что его нежность была слишком «хипповской» или митьковской и людям, совсем близким к нему, он чего-то недодавал. Но мне не дано этого точно знать.

А с другой стороны, несколько самых грустных лирических вещей в природе (например, «Конь унёс любимого») написал и спел именно он, Алексей Хвостенко. Для меня эта загадка так и осталась неразрешённой. Но моя благодарность Хвосту за то, что эти вещи появились на свет, бесконечна.

А ещё я ему очень благодарен за знакомство и дружбу с Лёней Фёдоровым и всей «околоаукцыоновской» компанией.

Конечно, эти два гениальных человека – Хвост и Лёня - не случайно оказались рядом. У них действительно есть что-то общее. Скорее, даже, не общее, а объединяющее. Но с другой стороны, более противоположные человеческие типы даже трудно себе представить.

В силу чудовищного Лёшиного раздолбайства его музыкальное наследие, по большому счёту, представляет из себя всего четыре альбома. «Прощание со степью» и «Последняя малина» появились на свет благодаря Тамаре Холболл. А «Чайник вина» и «Жилец вершин» сделаны, в основном, силами АУКЦЫОНА. Всё остальное наследие Хвоста (в том числе и диски, мною же изданные) представляет из себя в большей или меньшей степени доведённые до ума полуфабрикаты. С отдельными проблесками гениальности в общей массе отстоя.

Однажды я задним числом стал оправдываться перед Лёшей за то, что в своё время отказался издавать альбом Хвост и Михайлюк «Вода и Пена». Но он махнул рукой, улыбнулся и сказал:

- Да ладно, я прекрасно понимаю, о чём ты говоришь…

Бедному Лёне Фёдорову, который всю жизнь работал, рос как музыкант, композитор и исполнитель и пытался доводить свои альбомы до совершенства, иногда было с Хвостом очень тяжело. Но уж он-то сделал всё, что мог.

Когда мы обсуждали эти злосчастные концертные планы, которые так и не воплотились в жизнь, я в определённый момент в ответ на какую-то мысль, высказанную Леной Зарецкой, довольно раздражённо заявил:

- Да, восемьдесят процентов людей, которые сейчас знают, кто такой Хвост и слушают его, врубились только благодаря Лёне Фёдорову!

Лена только было открыла рот, но Хвост твёрдо ответил: «Конечно!»

И всё-таки мне хочется ещё раз извиниться перед Зарецкой Еленой Наумовной, с которой я тоже пил водку и поддерживал вполне хорошие отношения. Я, как, старая блядь, всегда пытаюсь поддерживать хорошие отношения со всеми. Но при этом стараюсь чётко понимать, какой именно стул я выберу, когда не удастся усидеть на всех.

Я просто чувствую, что при виде Анечки Хвостенко (старшей дочери Хвоста), Алисы, Юли Беломлинской сердце моё радуется. А если в каких-то случаях оно не радуется, то, может быть, виноват в этом не только я.

А напоследок хочется рассказать историю, придуманную Юлей Беломлинской.


Попал Лёша Хвостенко на Тот Свет. Идёт – а навстречу ему Наташа Медведева:

- Хвост! Хвост! Здорово! Представляешь, здесь даже ничего не наливают!

- Но петь-то хоть разрешают?

- Петь разрешают.

- Ну, ладно. Тогда ничего ещё…

P.S. Эти истории никак не вписывались в общий текст, поэтому пускай существуют отдельно.


От кого я услышал эту историю, совершенно не помню. Но дело происходило ещё до отъезда Хвоста из Советского Союза.

Во время очередной гулянки соседи вызвали милицию. Менты приходят, видят в квартире чудовищный бардак и падение нравов – и спрашивают:

- Что у вас тут вообще происходит?

- Мы репетируем спектакль по пьесе Максима Горького «На дне» - отвечает им Хвост.

- А-а-а… - говорят менты и уходят.

Хотя, если бы они внимательно осмотрелись, участники «репетиции» вполне могли бы уехать в «места, не столь отдалённые».


В среде друзей Хвоста почему-то принято хаять Гребенщикова за его исполнение песни «Рай». Авторство не указывал, смысл песни исказил… Но мне кажется, что ничего плохого Боря не сделал. Когда он начинал петь эту песню, указывать авторов-политэмигрантов было совсем не безопасно. Исполнение этой песни вполне могли бы запретить. Да и слова он перепутал не нарочно. Полагаю, что качество записи на той ленте, с которой он «снял» эту песню, было явно не очень – и хорошо ещё, что он не исказил всего остального. Песня получилась «облегчённой», по-гребенщиковски романтической, но тоже по-своему прекрасной. Не говоря уже о том, что, благодаря Гребенщикову, аудитория, услышавшая эту песню, увеличилась в тысячи раз.

При упоминании о Гребенщиковском исполнении песни «Рай» сам Хвост только весело и хитровато улыбался и говорил: «Да… да…» Уверен, что его это ни на грамм не напрягало. Тем более, что он сам драл чужие мелодии абсолютно спокойно. Ничуть об этом не задумываясь. Борины слова: «Я возьму своё там, где я увижу своё» - были ему стопроцентно близки. Друг мой Дима Зверев (тот самый, который сидел с Хвостом в лифте) однажды с удивлением обнаружил «источник вдохновения» песни «Мы всех лучше». Им оказалась песня некоей Мальвины Рейнольдс «Little boxes». Не знаю уж как бы отреагировала Мальвина, узнав о такой странной судьбе своей мелодии, но мне кажется, что в данном случае Лёша умудрился вдохнуть в эту вполне дурацкую эстрадную песенку некое новое прекрасное содержание и создать (опять же не без помощи АУКЦЫОНА) настоящий шедевр. Так что рекомендую поклонникам Хвоста не особо морщиться при упоминании о Гребенщиковском исполнении «Рая».


Ещё одна история касается Анри Волохонского. Когда мы праздновали 65-летие Хвоста, возникла мысль попробовать привезти в Москву Анри. Как-то нам очень захотелось его увидеть. В юности я воспринимал любимых Авторов как неких особенных людей и вёл себя с ними крайне застенчиво. С обретением жизненного опыта это почти прошло. Но перед Анри Волохонским я, всё равно, как-то робел. Поэтому позвонил жене Лёни Фёдорова и спрашиваю:

- Лида, как ты думаешь, что мне ему сказать?

- Как что? Скажи, что ты – издатель Хвоста, что ты – друг Лёни Фёдорова. Короче, правду скажи. Бояться абсолютно нечего.

Вдохновлённый этим суперкомплиментом, я немедленно позвонил в Германию. Анри был очень вежлив, весел и приятен. Но сказал, что доехать до Москвы он уже физически не в состоянии. Зато он начитал два стиха Хвоста – и пришлёт нам диск, чтобы мы могли поставить его во время праздника, обозначив таким образом участие Анри.

В конце разговора я говорю:

- Всё-таки жаль, конечно, что Вы не можете приехать. Многие бы очень хотели Вас увидеть…

- Ну, не обязательно же удовлетворять все свои органы чувств. Услышать вы меня услышите. Ну, а увидеть… понюхать – этого уже не получится.

И, заканчивая разговор, мы оба радостно смеялись.